У него были серые глаза. Кругло-влюбленные. По-детски наивные. В желтую крапинку.
Он улетел из окна 11 этажа в бесцветно-безразличное небо.
А я с тех пор подписываюсь его именем, когда оставляю лоскутья своей души в чужих квартирах/кроватях.
Ко мне перешли его привычки и его смех. Манера двигаться/говорить/думать.
Способ бытия. Метод выживания.
И все бы ничего, но меня так же тянет к раскрытым в желтолистую осень форточкам и просроченным отрывным календарям.
Мои стихи часто напоминают людям что-то, уже раньше написанное.
Они мучительно вспоминают/ищут/перебирают/забывают/оставляют/перечитывают и говорят.
Мои стихи – это его слезы, которые катились по желтой коже старушки, которая смотрела в небо, стоя в очереди за керосином.
У него была живая душа из плоти и крови/ стекла и бетона/шарфов и ботинок.
Он научил меня жарить яичницу и завязывать галстуки.
И улетел к ядовито-желтому солнцу.